Беглец от нацистов, ставший Вагнером эротической фотографии. Сверхчеловек, превративший смерть в юмореску.
Сцена в духе Дэвида Линча. Солнечный зимний день в Лос-Анджелесе. Парочка забавных стариков – еврейский дедушка 83 лет и 80-летняя бабушка в больших очках – выходят из отеля «Шато Мармон» и садятся в «кадиллак». Далее линчевский макабр сливается с реальностью: дедушка заводит машину, жмет на газ, внезапно теряет управление, врезается в стену отеля и получает серьезные травмы. Бабушка остается невредимой. Через несколько часов дедушка умирает в знаменитой «лечебнице звезд» – медцентре «Сидарс-Синай». Именно так 23 января 2004 года закончилась жизнь главного эротомана-провокатора фэшн-фотографии Хельмута Ньютона.
Тогда, три года назад, новость о нелепой гибели Ньютона прозвучала словно фрагмент прямой радиотрансляции из театра абсурда – настолько сама идея смерти не вписывалась в раблезианскую фигуру неутомимого «порнографа шика». Мысль о том, что конвейер под названием «Хельмут Ньютон» может прекратить доставку на глянцевые развороты привычно щекотливых образов, казалась кощунством. Тем более что сам фотограф относился к смерти с гусарской бравадой: «Я вообще не думаю о ней. Жена твердит: давай сядем, серьезно поговорим, а я отказываюсь. У нее есть специальный друг, с которым она все это обсуждает». В фотовселенной Ньютона можно наткнуться на что угодно, кроме мертвечины. Старуха с косой появлялась в его кадрах, но это была смерть, низведенная до уровня юмористического гротеска.
1983. В объектив фотографа Дэвида Бейли художник и его модель Джерри Холл попали на Каннском фестивале.
Напротив, классический Ньютон – навязчивый пропагандист жизни во всех ее проявлениях. Его легендарная The Big Nude – обнаженная фемина, широко, по-военному, расставившая ноги, – есть символ, сравнимый с древом познания добра и зла, столп мироздания, генератор чувственных радостей невинности и опыта. Ньютон – это Вагнер, из которого выветрили трагическое мироощущение; его лучезарные валькирии машут крыльями в интимном микрокосме человеческих отношений, а не на холодных мифопоэтических просторах, где властвуют воля и судьба. Как и в биографиях почти всех значительных еврейских художников ХХ века (Пастернак, Кафка, Генсбур, Коэн), двойственная фигура женщины – одновременно рабыни и повелительницы – стала определяющей в самосознании Ньютона. Между тем юмор и неизбывная человечность, с помощью которых фотограф решал для себя проблему противостояния мужского и женского, формировали его взгляд в неменьшей степени. Сам Хельмут видел себя скорее Вуди Алленом, тискающим голливудских красоток, и уж никак не сутенером топ-моделей с открытым счетом в крупнейших издательских домах, каким его выставляла желтая пресса.
1967. Ньютон рискует жизнью ради кадра для английского Vogue.
Уникальность долгожительства Ньютона хотя бы в том, что первый кадр он снял в 1932-м, за год до прихода к власти Гитлера, а последний – в 2004‑м, в эпоху, когда каждая девочка с мобильником считает себя фотографом. В начале пути Ньютон вдохновлялся «Баухаузом», Родченко, Бюнюэлем и «Великой иллюзией» Ренуара, а его последние годы пришлись на расцвет цифровой фотографии. При этом никому и в голову не приходило считать Ньютона живым анахронизмом: «женщины Ньютона» сбрасывали с себя пиксели стилистических различий с легкостью пухового платка. Юный Хельмут был хилым ребенком и постоянно падал в обморок. Это, однако, не мешало его старшему брату водить мальчика по злачным кварталам Берлина, где процветали колоритные персонажи, типа проститутки по прозвищу Рыжая Эрна в сапогах до бедер и с огромным хлыстом в руках. «От одного ее вида у меня глаза на лоб лезли!» – вспоминал Ньютон. Живые картины заката Веймарской республики, ощущение жизни как неумолчного апокалиптического кабаре – что еще нужно для формирования творческой личности! «У меня были гувернантки – огромные прусские девки с зычными голосами и манерами ковбойш». Именно этот образ будет сублимировать Ньютон, и именно они принесут ему славу величайшего освободителя жен ского тела в истории фотографии.
1986. Работу Ньютона оценивает другой великий визионер – Сальвадор Дали.
В 12 лет на сэкономленные деньги Хельмут купил фотокамеру, а в 16 устроился ассистентом в ателье Эльзы Симон – известной фотопортре тистки тогдашнего Берлина. В 1938-м Эльзу сослали в концлагерь, а 18-летнему Хельмуту пришлось бежать на корабле в Сингапур. Так началось его кругосветное путешествие длиной в 65 лет.
В Сингапуре Ньютон устроился в газету Singapore Straits Times: «Я просто старался держаться на плаву – в газете от меня редко получали фотографии, на которые рассчитывала редакция». Когда началась война, Ньютон – владелец немецкого паспорта – был сослан в лагерь для интернированных в Мельбурн. Спустя какое-то время его зачисляют рядовым в австралийскую армию, где он и служит пять лет в качестве водителя грузовиков и землекопа на строительстве дорог. После войны Ньютон открывает фотостудию в Мельбурне, где не гнушается никакой работой – снимает свадьбы, иллюстрирует детские книжки, делает торговые каталоги. В 1948-м он встречает женщину своей жизни.
1977. С женой Джун, уже ставшей известным фотографом под артистическим псевдонимом Элис Спрингс.
Джун Браун была актрисой 25 лет, пришедшей в ателье Ньютона за фотопортретом. Итогом той съемки стала взаимная любовь с первого взгляда, скорая женитьба и 56 лет совместной (правда, бездетной) жизни. Джун сыграет в судьбе своего «Хельми» нешуточную роль: именно она станет тем рычагом, который подтолкнет Ньютона к трансформации стиля в сторону эротической провокации. Все это случится позже, а пока, в 1952-м, Ньютон делает первые шаги в фэшн-фотографии – начинает сотруд ничать с австралийским Vogue, а в 1957‑м ненадолго переезжает в Лондон. Фотодеятельность на англосаксонской почве не приносит Ньютону удовлетворения: «В Австралии все было чудесно, но с точки зрения фотографии это были бессмысленные годы. И только когда в 1961-м я впервые очутился в Париже, то понял: вот город, где я хочу работать».
1956. Хельмут и Джун использовали эту сделанную на Пиккадилли фотографию в качестве рождественской открытки для друзей.
В том же 1961-м Ньютон начинает активно снимать для всего глянцевого спектра: карьера 40-летнего фрилансера пошла в гору вместе с буйным ростом фэшн-индустрии. Главной вехой в ней стал год 1971‑й. В Нью-Йорке, куда Хельмут отправился в командировку от французского Vogue, у него случается серьезный сердечный приступ. 50-летний фотограф воспринимает его как знамение, фотовспышку от Бога. Впереди – изгнание собственных демонов и рождение новой эстетики: девушки-ковбойши, которые никогда не грустят; наложницы, развалившиеся в позе Шарлотты Ремплинг из «Ночного портье»; двухметровые модели, закованные в гипс и ошейники. Триумф прусских гувернанток, уничтожающих своей царственной наготой смиренных самцов в элегантных двойках.
1980-е Ньютон встречает в статусе живого классика. Он переезжает в Монте-Карло и переключается на портреты знаменитостей. Книга 1984 года «Портреты» – один из шедевров жанра: Элизабет Тейлор в бассейне с попугаем, Дэвид Линч, похотливо сжимающий лебединую шею Изабеллы Росселлини... Своего тезку Хельмута Бергера Ньютон снял в Беверли-Хиллз обнаженным перед зеркалом: по признанию фотографа, это было его единственное мужское ню.
Влияние Ньютона на мир фотографии, фэшн-дизайна и весь спектр визуального поп-арта остается всеобъемлющим. Другой великий провокатор нашего времени, автор «Автокатастрофы» Дж. Дж. Баллард, заявлял, что «после смерти Фрэнсиса Бэкона главным визуальным гением современности является Хельмут Ньютон». Дизайнеры моды поняли это раньше всех: когда в 1966-м Ив Сен-Лоран смокингом для женщин открыл эру унисекса в моде, ему пришлось ждать еще 10 лет, чтобы мир понял всю значимость его изобретения. Понадобился Ньютон, снявший легендарную версию Le Smoking на ночной парижской улице в 1975-м, и откровение Сен-Лорана обрело иконическое воплощение. Карл Лагерфельд, друг и постоянная модель Ньютона, признававший прямое влияние Хельмута на свой стиль, написал предисловие к The Big Nude. Панковское садо-мазо ранней Вествуд, отмороженные девочки рекламных кампаний Марио Тестино для Gucci середины 1990-х, наглые школьницы Александра Маккуина... «Влияние Ньютона на моду настолько сильно именно потому, что у него хватило смелости первым затронуть больной нерв откровенной и опасной сексуальности», – сказал Маккуин о своем учителе. Но самым трогательным hommage Ньютону можно считать знаменитую финальную сцену фильма Роберта Олтмана «Прет-а-порте». Недавно ушедший из жизни титан-визионер, почти ровесник Ньютона, заставил весь цвет парижского подиума во главе с Анук Эме раздеться догола и гордо застыть в финальном аккорде big nude – о лучшем трибьюте себе Хельмут вряд ли мог и мечтать.
Источник: